Место действия - Южный Ливан - Страница 54

— На, сука!

Кастет, высоко подпрыгнув, приземлился обеими ногами в тяжелых ботинках прямо на грудь негру. Тот утробно взвыл, в груди что-то мерзко хрустнуло, с противным хлюпом оборвалось. Отчаянно на одной визгливой ноте заверещала в углу вагона девчонка, забилась в истерике, закрывая глаза ладонями.

Вовка стоял как зачарованный, глядя на происходящее рядом. Ужас невероятно жестокого избиения парализовал его, и он впал в некое подобие ступора, смотрел на себя беспомощно замершего посреди вагона, будто со стороны. Негр уже не кричал, а лишь глухо ухал, после каждого удара, сопротивляться он больше не пытался, не пытался даже закрыться, а вошедшие в раж скины месили его упавшего тяжелыми ботинками. Будто даже не били, а просто втаптывали в пол вагона, размазывали по нему, словно делали тяжелую напряженную работу. Вовка слышал их тяжелое, хриплое дыхание, невнятный мат и короткие яростные вскрики. Они будто виноград ногами давят, пришла в голову дурацкая мысль. Он даже засмеялся коротким нервным смехом, вспомнив картину из учебника истории — древние виноделы мнут босыми ногами яркие сочные ягоды, сок струится в подставленные заранее амфоры. Здесь тоже струилось… ботинки бойцов, подвернутые синие джинсы, рукава курток, были сплошь заляпаны темными сгустками крови щедро разлетавшейся во все стороны.

— Бей!

Уставшую, замотавшуюся пару сменила другая, потом еще и еще раз. Негр больше даже внешне не походил на человека. Так, окровавленный, распухший кусок мяса. Больше на удары он не реагировал. Может быть умер? Вовка искренне пожелал, в тот момент, чтобы так оно и было. Пусть он будет мертв, пусть избавится, наконец, от этих мучений, от этой дикой боли. Колыхнулась где-то внутри робкая мысль, что все это не правильно, что вовсе не такой должна быть война за освобождение русского народа, не так должны выглядеть жертвы, и вовсе не этот невесть в чем провинившийся негр в принципе должен попасть в категорию жертв. Он даже почти понял уже в чем ошибка, неправильность происходящего, но тут его резко дернули за руку.

— Давай сюда, молодой! А ну расступись, пропустите, ну!

Раскрасневшийся, с горящими глазами Кастет, расталкивая толпящихся вокруг распластанного на полу тела скинов, тащил Вовку за собой. Бритоголовые послушно расступались, пропуская их вперед. В первый момент Вовку чуть не вывернуло наизнанку от ударившего в нос сладковатого запаха свежей крови, наверное, так должно пахнуть на бойнях, отстраненно подумал он, чувствуя как вязкий тошнотный ком, то подкатывает к самому горлу, то вновь проваливается в желудок. Все происходило будто в тяжелом предутреннем кошмаре, когда твое тело тебе будто бы и не принадлежит, не повинуется, действуя само, подчиняясь чужой и недоброй воле. Вовка все видел, все понимал, но не в силах был что-либо предпринять, ощущая себя скорее зрителем жуткого фильма, чем всамомделишным участником происходящего. Что-то говорил Кастет, ободряюще хлопал его по плечу Пепел, криво улыбался, оскаливая зубы Меченый. Он не слышал их, внезапно кто-то невидимый выключил звук, превратив окружающую реальность в сцену из старого немого кино. Невесть откуда у него в руке оказалась рукоятка отвертки, удобно легла своим резиновым телом в ладонь. Окружившие его со всех сторон скины смотрели с болезненным любопытством, напряженно ждали от него каких-то действий. Чего они ждут? Чего хотят от меня?

— Бей! — команда резким щелчком бича пробивается сквозь немую завесу.

В голосе столько повелительной власти, что ему просто невозможно не подчиниться. Тело движется само, без участия мозга, не спрашивая разрешения у смотрящего страшный фильм Вовки, да и что толку спрашивать о чем-то безвольного зрителя никак не могущего повлиять на процесс?

— Бей!

Четырехгранное жало крестовой отвертки бестолково тычется в вяло колышущуюся грудь негра не в силах прорвать одежду, погрузиться в горячую живую плоть.

— Бей! Ну же! — голос дрожит от ненависти и ярости.

Ненависти к нему, ярости вызванной тем, что он такой неумелый и бестолковый. Где-то в груди начинает шевелиться, разрастаться как снежный ком холодный, липкий страх. Удары становятся чаще и сильнее, но все равно, цветастая рубашка негра, покрытая бурыми кровяными потеками не поддается, вдавливается в кожу вместе с жалом отвертки, никак не желая прорываться.

— Не так же! Вот как!

Чужая рука одним ловким рывком задирает рубашку негра, обнажая дряблый заляпанный кровью живот. И здесь кровь! Почему так много крови? Ловкие пальцы перехватывают его вялую потную ладонь на рукояти отвертки, направляют и усиливают удар.

— Вот так эту суку! Вот так! — торжествующе ревет в ухо голос.

Отвертка легко входит в плоть, с хрустом разрывает кожу, с хлюпаньем вылетает назад, и вновь погружается внутрь чернокожего тела, выдавливая из раны рядом струю темной печеночной крови. «Несколько дырок в печени. Если не будет срочной медицинской помощи не жилец, — отстраненно сообщает кто-то в мозгу. — Внутреннее кровотечение, резкое падение давления, смерть». Взлетает в воздух отвертка, чужие пальцы поверх собственной ладони направляют ее убийственный полет. «Смерть, смерть, смерть», — монотонно твердит в мозгу голос. Он все дальше и дальше и окровавленное жало отвертки начинает кружиться перед глазами, а потом невероятно уютный и мягкий пол вагона нежно тыкается в лицо, принимает в свои объятия распростертое тело. Издалека, как сквозь вату долетают какие-то слова, ничего не значащие сейчас фразы, смысл которых все равно никак не доходит до сознания: